УЖОСы войны [Fan Edit] - Джин Родман Вулф

грубом голосе 2900-го. — Идти с такой ногой ты не сможешь, верно?

— Не поспею за вами.

— Значит, поедешь на Пиноккио.

Командир взвода удивительно бережно поднял его на маленькое сиденье — «погонщик», координировавший действия роботанка, ехал тут, если бежать рядом из-за скорости движения по дороге становилось непрактично. Остатки отделения выстроились цепью впереди. Едва они торопливо зашагали вперёд, 2910-й услышал, как 2900-й вызывает:

— Базовый лагерь! Базовый лагерь! Каково ваше положение, сэр?

— Лейтенант Кайл убит, — ответил голос Бреннера. — Только что прибежал 3003-й и сказал, что Кайл убит!

— Вы держитесь?

— Не знаю! — Было слышно, как Бреннер спрашивает, отвернувшись от микрофона: «Они держатся, 3003-й?»

— Воспользуйтесь перископом, сэр. Или птичкой, если она ещё не сбита.

Бреннер торопливо затарахтел:

— Я не знаю, держимся мы или нет. 3003-й был ранен, только что он умер. В любом случае он вряд ли знал… Вы должны поторопиться!

Это противоречило уставу, но 2910-й щёлкнул выключателем шлемофона, чтобы не слышать терпеливого ответа 2900-го. Теперь, когда не мешало бормотание Бреннера, он слышал недалёкие взрывы — несомненно, из лагеря. Огонь из стрелкового оружия сливался в почти неумолчный гул, на который накладывалось «у-у-у-бумм!» вражеских снарядов и ответный кашель миномётов.

Затем джунгли расступились — перед ними открылся лагерь: среди травы и траншей то и дело вздымались фонтаны грязи. Отделение перешло на бег, а Пиноккио прямо на ходу стрелял из 155-ки, оказывая лагерю огневую поддержку.

Они нас обвели, думал 2910-й. Нога пульсировала болезненно, но при этом отдалённо; и он ощущал в голове лёгкость и кружение — словно был орнитокоптером, висящим в туманной мороси над собственным телом. Вместе с лёгкостью в голове пришла странная ясность сознания.

Они нас обвели. Они приучили нас к небольшим коротким налётам, к разведкам боем, которые заканчивались с восходом — а когда мы наконец вывели Пиноккио из лагеря, они готовились подстеречь нас в засаде и захватить лагерь. Внезапно он осознал, что, сидя на броне, на ничем не защищённом сиденье, он в любой момент может оказаться в самой гуще боя; отряд уже подошёл к минному полю, и УЖОСы впереди на бегу перестраивались в походную колонну, чтобы не переступить границ расчищенной полосы.

— Куда мы, Пиноккио? — спросил он и только тут сообразил, что так и не включил шлемофон. Щёлкнул рычажком и повторил вопрос.

— Раненая боевая единица будет доставлена на командный пункт для оказания ей помощи сотрудником Биосинтетической Службы, — прогудел Пиноккио, но 2910-й уже не слушал его. Впереди, казалось, разом протрубили пять десятков горнов, командуя новую атаку Врага.

Южная сторона треугольника лагеря была пуста, словно остатки их взвода перебросили на помощь Первому и Второму; но из-за решительного отсутствия логики на войне, именно здесь, где Враг мог бы войти, практически не встретив сопротивления, его не было.

— Прошу помощи сотрудника БСС, имею раненую боевую единицу, — говорил голос Пиноккио.

Разговор не мешал ему стрелять из 155-ки, но когда, спустя минуту или больше, Бреннер так и не вышел, 2910-й исхитрился соскользнуть с брони, приземлившись на здоровую ногу. Пиноккио тотчас укатил прочь.

Бункер КП перекосило, и судя по воронкам, несколько непрямых попаданий вообще едва не разнесли его в щепки. Когда 2910-й подошёл к дверному проёму, в нём появилось белое как мел лицо Бреннера.

— Кто здесь?

— 2910-й. Я был ранен — дайте мне войти и лечь.

— Они не отправят к нам авиаудар. Я запросил их, а они говорят, что весь этот район затянут туманом; говорят, что не смогут найти нас.

— Дайте пройти. Я ранен и хочу войти и лечь. — В последний момент он вспомнил, что надо добавить: — Сэр.

Бреннер нехотя посторонился. В бункере было темновато, но не совсем темно.

— Осмотреть вашу ногу?

2910-й нашёл пустые носилки и лёг, двигаясь неуклюже, чтобы не тревожить рану.

— Незачем, — ответил он. — Займитесь лучше другими ранеными.

Не хватало ещё, чтобы Бреннер начал проявлять любопытство. Даже будучи не в себе, как сейчас, он может что-нибудь заметить.

Вместо этого сотрудник БСС вернулся к рации. Его отчаянный голос доносился откуда-то издалека. До чего же хорошо наконец прилечь…

Где-то в невообразимой дали одни голоса перекрывали другие, один аргумент встречался с другим — где-то далеко. Интересно, где он?

Потом он услышал пушки и понял. Попытался повернуться на бок и со второго раза сумел сделать это — хотя лёгкость в голове была хуже, чем когда-либо. На соседних носилках лежал 2893-й, и 2893-й был мёртв.

Он услышал, как на другом конце комнаты, том конце, который, по сути, и являлся КП, Бреннер спорил с 2900-м.

— Был бы хоть один шанс, — говорил торопливо Бреннер, — вы же знаете, взводный, я бы сделал это.

— Что происходит? — сумел наконец спросить 2910-й. — В чём дело?

Он был слишком слаб, чтобы хорошо играть роль УЖОСа, но ни Бреннер, ни 2900-й этого не заметили.

— Это дивизия, — ответил Бреннер. — Целая дивизия Врага. Мы не можем сдержать такие силы!

2910-й приподнялся на локте.

— О чём это вы?

— Я говорил с ними по радио… поймал их частоту — это целая дивизия. Они нашли офицера, который знает английский, чтобы он поговорил со мной. Они предлагают нам сдаться.

— Это они говорят, что у них дивизия, сэр, — сдержанно заметил 2900-й.

2910-й потряс головой, пытаясь прочистить её.

— Хоть бы и дивизия — с Пиноккио…

— Этого Пиноккио больше нет.

2900-й бесстрастно объяснил:

— Мы пытались контратаковать, 2910-й, но они подбили Пиноккио и отбросили нас назад… Как ты себя чувствуешь?

— Их не меньше дивизии! — упрямо повторил Бреннер.

Разум 2910-го нёсся, но сейчас это было похоже на бесконечную серию ускорений на беговой дорожке. Если Бреннер намерен сдаться, 2900-й даже не подумает о неповиновении, несмотря на всё своё личное несогласие. Но были, однако, различные способы, с помощью которых он, 2910-й, мог убедить Бреннера в том, что он — человек: было бы время. И Бреннер сможет объяснить, обязательно объяснит это Врагу; так что он тоже будет спасён. Война рано или поздно кончится, и он сможет вернуться домой. Никто не будет его ни в чём винить. Если Бреннер намерен…

Бреннер как раз спрашивал:

— Сколько у нас осталось боеспособных?

— Меньше сорока, сэр.

В тоне 2900-го ничто не говорило о том, что для него капитуляция означала только верную смерть, но это была правда. Враг брал в плен только людей. (А сможет ли он убедить 2900-го? А сможет ли он заставить понять вообще